Нарисованный город

Дважды в год привычный глазу акварельный Владикавказ превращается в собственный дагерротип: с четкими контурами, прозрачным звенящим воздухом — в ноябре и растушеванный, припыленный серой пастелью — в марте.

Осенняя, да и весенняя, хандра в нашем городе лечится проспектом. Сейчас — это проспект Мира. Раньше — Нестеровский бульвар, Александровский проспект, проспект Сталина…

Виктор Цаллагов. Александровский проспект

Чуть больше километра в одну сторону, потом обратно. Можно принимать до, после или вместо еды — неважно. Выхаживая любую тоску по знакомой с детства аллее, здесь обретаешь ощущение покоя, наполняешься уверенной силой. Силуэт армянской церкви на фоне Столовой горы есть символ незыблемой веры и вечного торжества природы. Ритм шагов постепенно подстраивается под звукопись городской жизни, размеренные движения успокаивают. Льющийся из динамиков радио «Город» низкий голос Леонарда Коэна обтекает с беззащитных обнаженных ветвей платанов и резных балконов в стиле модерн. «За радость, грусть, за свет и тень, за самый лучший в жизни день, за каждый новый вздох мой — аллилуйя!»

До проспекта от школы был всего один квартал, и потому проспект и парк были тем миром, куда мы ходили на уроках живописи на пленэр, изучали деревья на уроках ботаники, или просто гуляли, сбегая со всех уроков.

Республиканская школа искусств, где мы учились, располагалась в доходном доме купца Воробьева. Великолепный образец архитектуры в стиле модерн начала ХХ века на углу двух центральных улиц стал «нашим» на десять школьных лет.Доходный дом, позже здание НКВД, где в 1920–1950‑е годы содержались жертвы сталинских репрессий и где в подвалах, говорят, работала расстрельная команда. Потом, много позже — школа искусств, а сейчас — Министерство образования и науки. Как причудливо тасуется колода!После долгого дня мы слетали вниз по старинной лестнице, повторяя движением ладони изгиб отполированных перил и толкая двумя руками тяжелую деревянную дверь, вырывались, наконец, в спасительные городские сумерки. Тогда казалось, что уроки могли бы быть покороче, а перемены длиннее. Руки всегда были запачканы гуашью, а звуки гамм слышны даже во сне.Здание школы весной красили в нежно-зеленый цвет, выделяя белоснежные лепные вензеля, подоконники и орла под угловым балконом. А мы во время традиционного апрельского субботника мыли окна с причудливо изогнутыми деревянными рамами, и натерев стекла старыми газетами, играли в классики на старом паркете, пользуясь клетками из света и тени. Нам было уютно в этом здании в центре города, несмотря на загадочные и трагические истории, связанные с ним. Может быть, потому, что наши учителя, люди по-настоящему творческие, создали здесь атмосферу если не праздничную, то радостную и светлую, гармонично вписанную в архитектуру и интерьеры этого дома.

А сегодня мы сидим с одноклассниками в кофейне на проспекте, где все очистили до привычной в нашем городе кладки из перемежающихся слоев красного кирпича и круглого речного камня. Грея руки о чашку, мы называем друг друга школьными прозвищами, радуемся успехам детей, тоскуем по рано ушедшим друзьям, говорим о том, что город меняется и пытаемся вспомнить, что было в каждом доме на проспекте раньше…

Ночь. За стеклом первый весенний ветер путается в голых ветвях платановой аллеи. Город спит, а ты все лежишь и улыбаешься, перебирая картинки ушедшего дня…